Непризывной возраст
Все события, происходящие или упоминаемые в рассказе, полностью вымышлены. Любые совпадения являются случайными.
«…И наступили черные времена, и смерть пришла в мирные города… И тщетно искали люди спасения…
Но в самый тяжелый час сбылось древнее Пророчество: восстал Незримый Заступник, не отличавший волка от пса… И являлись они, подобно призракам, обращая поражение в победу, горе в скорбь и отчаяние в надежду…
И были они – как братья: волк, исцеленный от смертельных ран рукою брата своего и принявший от него предреченное ему имя, и человек, которого называли – капитан Руах!»
Он ненавидел эту страну! Этих людей, бывших его соплеменниками. Как же он всех их ненавидел!
Он все чаще с тоской вспоминал тихий, уютный северный край, где родился и прожил тридцать пять лет… И друзей…
« Доброе утро, господин Крогго! А у меня сегодня последний экзамен!..» – Я помню: ты его сдал…
« Здравствуйте, Алан! Я пирожки испекла, вот угощайтесь: круглые – с капустой, продолговатые – с брусникой…» – Кто ж был в силах отказаться от Ваших пирожков, госпожа Атквилл?
« Привет, Алан! Какие планы на завтра?.. Слушай, приходи к нам. Негоже одному оставаться в праздничный вечер!.. Приходи. Софья будет рада, и балбесу моему ты когда еще партию в шахматы обещал!» – Не гневи бога, Том! Всем бы такими балбесами быть…
Чего ему там не жилось? Как же: голос крови… зов предков… память о героической борьбе пращуров с Римом, едва ли не единственных в истории, заставивших гордый Рим официально признать свое поражение и вывести войска.
Нет, сначала Алану на исторической родине все понравилось. И лазурное море, в котором можно было купаться круглый год, и плывущий над страной аромат цветов, и буйство красок в джунглях, и обезьяны, прыгающие по веткам в парках…
Эйфория быстро прошла. Море в трех шагах от дома далеко не так притягательно, как море, о поездке к которому мечтаешь целый год. Цветочные запахи стали создавать ощущение беспредельной парфюмерной лавки. Обезьяны, столь любимые почему-то древними поэтами, оказались пакостными, вороватыми и наглыми тварями… Джунгли? А что джунгли? Сыро, жарко и полумрак. И мошкары немеряно.
Хуже всего оказались люди! Шумные, склочные, грубые. Какие-то все одинаковые, с одинаковыми увлечениями и разговорами: о деньгах… о вещах… о сексе… о спорте… о политике…
И о войне… «Ах, будет война!.. Скоро будет война!.. Скорей бы: вправить этим гадам с юга мозги и обеспечить, наконец, прочный мир… Вот-вот!.. Вот-вот!..»
Тринадцать лет слышал Алан это «вот-вот»! Сначала злился, пытался что-то кому-то доказать… А потом привык.
Семьей Алан почему-то так и не обзавелся, хотя варианты были, да и теперь, как ни странно, подворачивались. Но привычка к одиночеству с годами крепла, и Алан оставался один. Только в прошлом году, в одной из редких вылазок на природу, нашел он в пригородном лесу раненного рыжего пса. Пес был скорее мертв, чем жив, но Алан его забрал домой и выходил. А потом дал имя – Гарм.
Пес на удивление легко освоился в его квартире, облюбовал себе место на балконе и дрых там большую часть дня. На прогулках он чинно шел на поводке рядом с Аланом, удивлявшимся поначалу странной реакции всех встречных собак, пятившихся и поджимавших хвосты…
– Что это с ними? – спрашивал он у пса.
«Не знаю, – честно удивлялись собачьи глаза. – Сам не могу понять».
Когда объявили о вторжении, Алан отправился в Призывной пункт. Не в порыве нежданно снизошедшего свыше патриотизма, а из чувства долга.
К его удивлению, в Призывном пункте было пусто. Семь утра… Рано еще… И все-таки странно.
Но самым странным было его разочарование, когда ему отказали.
«Поймите, господин Крогго! – мягко сказал ему майор – начальник Призывной комиссии. – Ваше желание защищать Родину вызывает уважение, но Вам уже сорок восемь лет! Вы не подлежите призыву! И нет, поверьте, никакой необходимости: наши вооруженные силы полностью готовы и через пару недель инцидент закончится. Южане пожалеют, что ввязались в эту авантюру!.. Возвращайтесь домой: помочь Родине можно и в тылу».
– Ну и пусть! – заявил Алан по дороге домой Гарму, сидевшему рядом с ним в машине. – Зато не надо будет тебя в приют устраивать. Останемся мы с тобой в тылу. Ладно?
«Ладно!» – согласились собачьи глаза.
Сирены взвывали каждые десять минут. Рвались ракеты. Рушились дома.
Измотанные и обескровленные в двухмесячных боях части национальной гвардии с трудом сдерживали напор танковых клиньев южан… Уцелевшие зенитные комплексы не могли закрыть небо над городом для ударных вертолетов армии вторжения… Люди покидали город.
Собрался и Алан. Сложил вещи в багажник, загнал пса в машину и, немного подумав, поехал не к третьему шоссе, забитому беженцами, а через весь город – к восьмому. Оно было более свободно. Правда и под обстрел там можно было угодить вполне свободно…
Алан гнал машину через пустые кварталы, мимо брошенных домов, мимо развалин, мимо магазинов с заклеенными стеклами витрин… Гнал машину по умирающему городу… Ведь кровь городов – люди, в них живущие! Столица истекала кровью.
Прежде, чем услышать шум вертолета, Алан почувствовал беспокойство и тревогу Гарма. И потому среагировал практически мгновенно. Он нажал на тормоза, распахнул дверь и выкатился в кювет за считанные секунды до того, как пулеметная очередь превратила «Хонду» в металлолом.
Гарм? Где Гарм?.. А… Вот он – рядом устроился, как ни в чем не бывало. Надо же иметь такие крепкие нервы?.. Ладно. Надо идти. За углом уже мост, а за ним и выезд на восьмерку, где поймаем попутку на север. Только б мост перейти – там обочин нет и вниз не прыгнешь…
Повернув за угол, Алан замер – в десятке метров от него стоял развороченный пулеметной очередью армейский джип. А в нем – пять тел.
Гарм осторожно подошел, посмотрел, втянул воздух. И с надеждой поглядел на хозяина.
– Нет, Гарм, – сумрачно ответил Алан, приблизившись. – Они мертвы. Все.
Три парня. Две девушки. В форме, с нашивками связистов.
«Совсем же дети! – с горечью подумал Алан. – Лет по восемнадцать всего… Какого черта таких в бой гнать? Еще и не жили совсем. Теперь и не придется… Это таких, как я, надо…»
И вновь тишину распорол двигатель вертолета. Только на сей раз Алан услышал его как бы не раньше Гарма. И, подхватив с сидения джипа автомат, дал длинную очередь, опустошая рожок.
Он не имел понятия, как надо сбивать вертолеты, куда стрелять… Ему просто повезло. Поглядев, как рушатся в реку пылающие обломки вертолета, Алан неожиданно жестко сказал вслух:
–Вот так!
Потом с минуту поглядел на север, где за мостом виднелся выезд на восьмое шоссе, повернулся и сказал:
– Пошли, Гарм. Нам – обратно.
И зашагал на юг.
Давно закончилась война. Разобрали развалины, восстановили разрушенные дома. И столица стала еще красивее, чем была до войны. И почти ничего в ней не напоминает о тех годах. Почти… Ничего…
Только стоит на площади у моря памятник. Низенький постамент едва виден в густой траве.
Немолодой человек в военной форме. Опущена левая рука, сжимающая автомат. Правая чуть поглаживает между ушами рыжего волка.
Перед человеком надпись – «
Алан Крогго (капитан Руах)». Перед волком – «
Гарм».
Они никуда не спешат. Им больше не нужно. Человеку навсегда останется пятьдесят два года. Волку навсегда – двенадцать.
Зимы сменяются веснами, уходят годы, вырастают дети и приводят к памятнику уже своих детей. И смотрят дети на человека и волка и кажется им, что не площадь Победы вокруг – Каршахский порт. И замер обреченный на смерть город. Но стоят на пути смерти эти двое – человек и волк. И не пройти смерти в Каршах, пока они стоят…
«
А что, Гарм? Двенадцать тысяч жизней в обмен на две – хорошая сделка?» – спрашивает человек.
«
Хорошая! – соглашается волк. –
Это был отличный бой! Жаль, брат, что так рано меня убили. Но ты молодец – продержался сколько надо…»
А вокруг кипит жизнь. Мирная, счастливая. Вокруг идут годы, но уже не для них…
Конечно, со временем уйдет память, останется легенда… Потом забудется и она…
Но будет помнить морская пехота. Даже когда не останется никого из тех, кто высаживался с катеров в Каршахском порту, кто штурмовал умолкшие так вовремя береговые батареи порта. Они будут помнить.
Будут помнить десантные войска. Даже когда уйдет последний из тех, кто прорывался к резервному КП 7-й дивизии южан, из которого нажатием кнопки можно было отправить в тартарары и порт и весь Каршах. Никто из них не понимал, почему эта проклятая кнопка до сих пор не нажата. Они будут помнить.
И будет помнить Каршах…
Все это будет.
А пока стоят на столичной площади Победы человек и волк, смотрят на спасенное ими будущее своей страны.
Глядят в жизнь, в которой их уже нет, две пары умных, внимательных глаз.