Волчье логово

Глава 8. Волчий закон

(54 – 58 годы Нашествия)

1

Покои, где находилась женщина, не были похожи на тюремную камеру. Солнечные лучи ярко освещали их, проникая сквозь великолепные витражи окон, расцвечивали дополнительными красками нежно-розовый шелк стен, черный парчовый полог кровати драгоценного серебряного дерева, расшитый золотыми драконами о четырех когтях. У окна располагался невысокий стол красного дерева, инкрустированный золотом и нефритом. Два кресла были придвинуты к нему. Рядом с кроватью стояла детская кроватка.
Нет. Не похоже. Вот только тяжелые шаги караульных за дверью. Вот только небьющиеся стекла витражей… Женщина пыталась их разбить руками, креслом… И ни единой трещины не появилось.
Женщина нервно, как волчица в клетке, ходила по комнате, то и дело заглядывая в кроватку, где мирно спал ее полумесячный сын. Да она и была волчицей. Плен и тревога за сына делали ее старше своих лет. А ведь ей и было-то лет двадцать, по человеческому счету…
–Вот и все. Жизнь, еще неделю назад казавшаяся такой прекрасной, только начинавшейся, закончилась. Еще день-два… И роскошные покои сменятся сырым пыточным подвалом. Потом – казнь. Боги мои! Какое унижение! Казнь! Почему я не погибла в бою? Неужели я не заслужила достойной смерти? Сын, Вимме! Маленький мой! Ну зачем я не отправила тебя? Хоть ты бы выжил… Тассе – родной мой, любимый! Неужели я не увижу тебя больше? И что же им от меня надо? Что за игры: роскошь, шелк?
Потом мысли женщины резко сменили направление.
–Что будет делать Тассе? Женится? Или нет? Он же, несмотря на кажущуюся суровость, очень раним, и очень нежен с ней, что как-то не свойственно волку и не вяжется с его вполне заслуженной славой опытного военачальника и могучего воина.
Женщина поймала себя на мысли, что ей не кажется дикой мысль, что ее муж должен немедленно жениться, едва узнав о ее казни.
–Хоть бы любовницу себе завел, что ли! Были бы у него еще дети… Вимме, сынок! Тебя-то за что?

Бесшумно открылась дверь. Женщина не обернулась. Она стояла у окна и смотрела на сады, расстилавшиеся вокруг тюремного замка в Кремьеле.

–Госпожа! – раздался почтительный голос вошедшего. И только тогда она обернулась.
Перед ней стоял, склонившись в почтительном поклоне, имперский сановник. Судя по шапке – высокого ранга. И, что интересно, не связанный с разведкой – на его рукаве была нашита крылатая кисть, знак принадлежности сановника к академии Ханьлинь.
«Ого! – подумала женщина. – Что-то новое?»
И, не отвечая на поклон, осведомилась:
–Что вам угодно?
Сановник еле заметно улыбнулся, выпрямился и жестом указал женщине на кресло.
–Давайте, госпожа, не будем терять время. Вы, очевидно, предполагаете, что я буду выяснять у вас тайны вашей ставки, льстить, угрожать… А вы будете гордо отказываться или пробовать вести свою игру.
«Однако!» – мысленно хмыкнула женщина, усаживаясь в кресло. Сановник сел напротив и продолжил:
–Мое скромное имя, госпожа, – Хань Дуаньтэ. Я – ханьлинь. Наш властелин прислал меня к вам, уполномочив вести переговоры и даже принимать решения! Давайте перейдем сразу к делу! Предварительно я хотел бы заметить, что не обещаю, что наш разговор не выйдет из границ этикета. Как мужчине, мне это неприятно. Прошу простить меня заранее. Могу дать слово только, что пустых обещаний или пустых угроз не будет. Все, что я предложу, я в силах сделать. И сделаю, если понадобится! За что также прошу прощения. С вашей стороны я рассчитываю на прямоту.
Хань умолк. Женщина внимательно посмотрела на собеседника и бросила: «Слушаю».
–Госпожа! Я уполномочен предложить вам мир. Мы…
–Что!? – не поверила она ушам. – Мир!?
Хань поморщился, но мгновенно стер неудовольствие с лица.
–Да! Мы считаем, что полвека войны – это достаточно долго. Мудрец сказал, что даже долгая и неудачная война на чужой территории лучше, чем быстрая и успешная война – на своей земле .
–На вашей? – иронически усмехнулась женщина. – Вы уверены, что эта земля – ваша? Или вы имеете в виду, что она все же – «чужая территория?»
–Пока мы контролируем весь континент, вся земля – наша! – отрезал Хань. – Однако я не желаю спорить о терминологии. Речь о том, что война разоряет страну, в которой происходит. Даже быстрая и успешная. А наша война, следует признать, – не столь успешна, как нам бы хотелось. И весьма продолжительна! Пора сию войну закончить. Мы уважаем упорство и талант ваших полководцев, но мы все равно победим! Вы же опытный военачальник, княгиня! Вы же прекрасно знаете соотношение сил! Зачем продолжать бессмысленное сопротивление?
Хань сделал паузу. А затем продолжил:
–На континенте могут разместиться сотни миллионов людей, не мешая друг другу! Вы просто не представляете себе – что такое перенаселенная страна!
Хань осекся, как будто сказав лишнее. Женщина сделала зарубку в памяти. А ее «гость» тем временем продолжил:
–Поверьте: условия самые выгодные! Мы предлагаем включить ваше княжество, Арбад, Горный удел, Восточный Олтеркаст и Западный Нертоу в состав Империи на правах вассальных государств. Вассальная присяга ограничится только признанием суверенных прав императора, обязательством дважды в год являться ко двору, гарантией военной помощи в случае войны, уплатой имперских налогов. Вот, в общем, и все! Зато вы – белые люди и волки – вернетесь к достойной и спокойной жизни! Государь, сочувствуя страданиям народа, может согласиться на дополнительные уступки! Если вы примете наши предложения, то…
–Кто это «мы»? И чьи это «наши» предложения? – прищурилась женщина.
–«Мы» – это Черная империя. Не надейтесь – это не заговор. Нас поддерживает государь.
–Но я – не князь! Я не могу решать за него! А он никогда на это не согласится! – перебила женщина, повышая голос.
–Не кричите! Ребенка разбудите! – жестко отреагировал Хань, стирая с лица остатки вежливой улыбки. – Сидите молча. И слушайте! Если вы примете мои предложения, то мы отпускаем вас с ребенком так, что никто не узнает о вашем пленении. Далее, мы устраняем князя и возводим вас на трон.
–Ни за что! Как вы смеете?…
–Да замолчите же, госпожа! Никто не собирается его убивать! Честное слово, госпожа! На поле боя вы соображаете куда лучше и быстрее! Не нужен нам мертвый Тассе! Только живой. Ибо отстраните его именно вы. С нашей помощью, разумеется. А вас никто не поддержит, если князь будет убит. Я предлагаю следующий план: когда ваши войска будут терпеть поражение за поражением, популярность Тассе упадет. И вы, имея права на трон, просто отстраните его от власти. И подпишете мир. А Тассе проведет остаток жизни под домашним арестом в своем дворце. В комфорте и богатстве.
–А если я не соглашусь? – осторожно поинтересовалась женщина.
Хань вздохнул. Однако ответил твердо и уверенно:
–Тогда мы вас также отпустим. Но уже без ребенка. И без всякой возможности для вас когда-нибудь родить нового.
–Это как? – прервала его женщина.
–Очень просто! Маленькая хирургическая операция, и все. Вам не поможет даже ваша … хм… двойственная природа. Князь же будет вскоре убит и княжеский род закончится. А вместе с ним и ваше сопротивление.
–Вы уверены, что сможете… устранить князя именно тогда, когда вам это потребуется? – иронически усмехнулась женщина.
–До сих пор нам это удавалось... – вкрадчиво ответил Хань. – А вы знаете, что князь не озаботится сотворением наследника, если…
«Дьявольщина! – подумала женщина. – Они неплохо знают характер Тассе. Откуда? Кто мог им сообщить? Предательство? Кто же?»
–Так что вы ответите? Да или Нет?
Женщину охватил ужас: этот Хань из тех, кто держит слово. Вимме! За что?
–Какие гарантии, что вы исполните ваше обещание?
Хань, наконец, улыбнулся.
–Если повелитель лично даст вам слово, вы поверите? Скажите – да, и он посетит вас здесь, в Кремьеле.
–Я могу подумать?
–Нет. Пять минут, госпожа!
–…Я согласна.
–Отлично, госпожа.
…
–Ну, что же? Вы свободны. Ваш малыш тоже. Вас доставят в северные отроги Веерных гор. Прорываясь из окружения, вы заблудились там и два дня искали выход. Прошу вас! Разбудите вашего… ребенка!
–Щенка, ханьлинь. Щенка!
Хань дружески улыбнулся:
–В данном случае это – не оскорбление! У вас очаровательный волчонок, госпожа! Сколько ему?
–Две недели.
Хань сокрушенно покачал головой:
–Что за времена! Женщины рожают и снова уходят в бой… А мы выламываем руки матери, угрожая убить ее ребенка… Честное слово, жить не хочется после такого. Подлость – не грязь. Не смоешь…
И серьезно продолжил:
–Госпожа моя! Я очень прошу вас поверить: я честен с вами. Мы в самом деле хотим мира с народом ланжэнь. И выполним свои обещания. Но если… кто-либо решит нарушить наш договор, а я не в силах буду этому помешать, то покончу с собой. Клянусь вам, госпожа. Честью клянусь. Она дороже всего на свете. И еще… Извините меня! Я был груб с вами. Это недопустимо.
–Ничего страшного, господин Хань. Я, честно говоря, даже на такое обращение не рассчитывала. А что такое ланжэнь?
–Перевод названия «вейрмана» на наш язык, – охотно пояснил Хань Дуаньтэ. – «Волколюди».
–И, кстати! – понижая голос, добавил Хань. – Маленький совет. На случай, если… мир не состоится… Врага надо знать, если хочешь его победить. Мы о вас многое знаем! Ваши языки, традиции, вашу историю… Многое. Вы же о нас не знаете ничего. Как же вы собираетесь победить нас?
Женщина взяла щенка из кроватки, подумав попутно, что Вимме – первый из княжеского рода за полвека, которому удалось полежать на настоящих льняных простынях, подушке, укрытым пуховым одеяльцем…
–Да, совсем забыл, госпожа! Маленький жест дружбы с вашей стороны! Ответьте на один вопрос…

2

Ставка князей вейрмана располагалась в те годы в Веерных горах. Основным преимуществом тамошней системы пещер было обилие входов. Веерные горы и называются Веерными, поскольку похожи на веер. Горы эти тянутся от бескрайних северных лесов, что к западу от Нурланда, до залива Тамгор через весь континент. Но похожи они на елку: их отроги врезаются в Зеленую степь, как ножи, как спицы веера. Вся прелесть такого расположения была в том, что противник, буде он соберется блокировать убежище, вынужден будет потратить неделю на перемещения войск из долины в долину. И пригнать этих войск немеряно. А засечь эти маневры можно будет за пять минут! Вообразите только – как далеко можно свалить за неделю! Жаль, что землетрясение 126 года, разрушившее пещеру, заставило вейрмана оставить Веерные горы!

Уже три дня прошло с тех пор, как вернулся полк. Точнее, то, что от полка осталось. Тассе тонСати чуть головы не поснимал со счастливчиков. А что еще делать с мерзавцами, которые бросают командира? И, добро бы просто командира! Но командира с ребенком!!! Если бы командир полка не был еще и его любимой супругой, князь бы точно поснимал им головы. А так – не решился.
Но княгиня Баки дотГерта вернулась. И привезла ребенка, которого еще никто в ставке не видел.
Тассе был счастлив. Он полдня носил дите по пещере и всем показывал. Когда надо было Вимме кормить, Баки находила мужа и решительно отбирала у него ребенка. А затем Тассе опять захватывал сына. Хохоту было! Вимме сиял, как новый шлем на солнце, строил всем глазки и скалил пасть, сверкая клыками.
Парой недель спустя, ребенка начали приучать быть человеком. Реву было! Вимме вопил на всю пещеру, вырывался и пытался сбежать. А также кусался, а потом старался найти во рту зубы, растерянно понимая, что все они куда-то делись. Его физиономия была в такие моменты неописуема! Там отражались одновременно обида, удивление, искреннее непонимание (ну были же они! Я ж кусался!). Все это вызывало новые приступы хохота у окружающих. Вимме обижался и ревел. Впрочем, долго он обижаться не умел. А, успокоившись, снова сиял, строил глазки и скалил пасть, если она у него была в этот момент.
Все были счастливы.

Впрочем, счастье это слегка тускнело при вестях из армии, которую все чаще начинали преследовать неудачи. Черная империя научилась бороться с партизанскими методами ведения войны. Рейдовые группы и отряды все чаще начинали попадать в засады, «демоны» Ли Трана, начальника службы безопасности империи, прореживали городское подполье, разумная внутренняя политика имперской администрации, предоставление коренному населению гражданских прав делали все более популярной идею о ненужности и даже вредности вооруженного сопротивления.
Через два месяца стало ясно, что армия – на грани разгрома.
Тассе помрачнел. Он начал пропадать в штабе, ходил в рейды. Ему удавалось приводить войска обратно без особых потерь. Но положение не выправлялось. Княгине тоже удавалось сохранять свою бригаду. А вот остальным…
Начальник разведки вейрмана, Грон тонНеттле, настоял на срочных мерах по усилению режима секретности. Был создан ближний круг, куда вошел сам князь, княгиня, Грон и еще трое наиболее проверенных военачальников. На время это помогло. Только на время.

А в столице империи произошел дворцовый переворот. Молодой император был убит. Его младший брат, заняв престол, заметно ужесточил политику. Среди чиновничьего аппарата произошли перемены. Сотни сановников были отправлены в ссылку, тысячи людей угодили в тюрьмы. Многих казнили.
На фоне этих потрясений как-то незаметно прошла весть о самоубийстве члена академии «Ханьлинь», известного поэта Хань Дуаньтэ. Огорчились лишь почитатели его таланта, ценители его поэзии. И еще один … человек.

Тассе, кажется, совсем разучился улыбаться. Баки очень старалась как-то развеселить мужа, но… Она даже плакала по ночам, о чем шептались ее горничные. От этой вести всем стало холодно: Баки была умным, решительным и опытным командиром, лучшим бойцом во всей армии. Она умудрялась вытаскивать свою бригаду из любых передряг, выигрывать почти проигранные сражения… То прошлогоднее поражение ее полка оставалось единственной ее неудачей. И теперь Баки плачет по ночам?

Осенью в Стране холмов был окружен второй корпус. Помощь не успела. Двадцатитысячное соединение перестало существовать.
А еще через два дня Грон вызвал князя к себе.
Князь понял, что случилось нечто экстраординарное: если уж начальник разведки вызывает князя, а не наоборот, значит, его сведения настолько важны, что их нельзя доверить ничьим ушам.

–Государь! Мои люди подготовили доклад о положении дел. Я прошу вас с ним ознакомиться!
–Грон! Я знаю положение дел.
–И все же…
–Хорошо. Давай твой доклад.
–…
По мере того, как Тассе читал, лицо его каменело. Грон отошел в сторону, чтобы не мешать. Он заметно нервничал.
Закончив чтение, князь обратился к Грону:
–Из доклада я понял, что в моей ставке – предатель. Это так?
–Да, государь.
–И ты… знаешь его имя?
–Да, государь.
–Но в докладе оно не указано!
–Да, государь.
–Прекрати повторять одно и тоже! «Да, государь», «Да, государь»… – взорвался Тассе. – Ты можешь его назвать?
–Да, государь. Могу. Но не назову.
–Почему?
–Я – волк. Как начальник разведки, как человек, я бы немедленно обвинил… м-м-м… виновного в измене! Но… он тоже – волк. Волчий закон вступает в противоречие с законом человеческим, государь. А волчий закон – сильнее.
–Что ты имеешь в виду? – медленно спросил Тассе.
–Бросив такое обвинение, я тем самым вызову виновного на смертный бой! Тогда, если я одолею его, то его родичи обязаны будут вызвать меня, чтобы отомстить… А у меня тоже есть родичи! Ты знаешь закон: будет бойня! Я не боюсь смерти, княже, но будет лучше, если виновного вызовет его родич. Пойми, Тассе! Мне жаль. Честное слово, жаль! Я бы жизнь отдал, только бы оказалось, что я ошибся!!!
Бледный, как смерть, вышел Тассе от Грона, сменил облик и огромными прыжками помчался домой, в пещеру.

3

С утра Баки не находила себе места. Она без конца придиралась к своим «придворным дамам», как в шутку называла женскую часть ставки. Те из женщин (человеческих, по большей части), которые по возрасту, профессии или складу характера не служили в армии, находились при княгине, в ее «оперативном подчинении».
Баки уже неделю собиралась поговорить с мужем, сказать ему что-то важное. Очень важное… Никак не могла выбрать момент. То Тассе не было, то он был не в духе, то она… Но сегодня она скажет! Обязательно скажет! Может, хоть эта весть его порадует?
Распахнулась дверь. В покои княгини ворвался Тассе в нелюбимом им обличье волка. И…
С порога зарычал вызов на смертный бой.

«Постой! – хотела закричать княгиня. – Не надо! Погоди два месяца! Потом я сама…»
Крик умер в ее горле – вызов был брошен. Обратного пути нет ни у него, ни у нее.

Вы знаете – что такое волчий поединок?
В нем отключается разум и человеческие память и сознание! Остаются только опыт, боевое мастерство и ярость.
В нем нет друзей, родичей…Только – два волка.
Его нельзя отменить, в нем нельзя помиловать, уступить, поддаться. Только – победить.
Или – умереть.
Таков Волчий закон!

Княгиня прошлась по комнате, разглядывая в последний раз знакомые вещи. Взяла коробку с украшениями, перебрала их и положила на стол.
–Возьмите их. Они ваши. Мне это все уже не понадобится…
–Госпожа! Зачем ты так? Может быть… – начала одна из женщин, но звонкий голос юной Аси оборвал реплику.
–Заткнись, идиотка!
Все уставились на Асю.
Ася была домашней девочкой, очень воспитанной, невесть как оказавшейся в армии.
В первом же бою она была серьезно ранена. И Баки забрала ее к себе прямо из госпиталя. Ася казалась белой вороной здесь. Она стеснялась переодеваться даже в сугубо женском обществе, она краснела до ушей во время обычных женских разговоров о мужиках, она не знала ни единого неприличного слова, она каждую неделю писала письмо маме, отчитываясь во всех своих поступках.
И вот эта самая Ася кричит на женщину втрое старше себя!
–Она права! – спокойно заметила Сольвейг Свейндоттир, самая старшая из «придворных дам». – Думайте, что говорите!
Баки встала в дверях, скинула плащ, сняла ножны с мечом.
–Простите, если в чем была виновата. Не поминайте лихом. Пожалуйста… Дай бог мне не вернуться.
Юная Канте дотЛисса – единственная вейра среди «придворных дам» – шагнула вперед.
–Госпожа! Я буду драться вместе с тобой! Пусть государь найдет кого-нибудь себе в пару!
–Нет, Канте! Ты останешься здесь. Не порть себе жизнь. Ты не знаешь, в чем меня обвиняет мой муж. Прощайте…
–Постой, Баки! – окликнула ее Сольвейг. Она подошла к княгине, посмотрела ей в глаза и серьезно сказала:
–Дай бог тебе не вернуться, Баки! Я не могу тебя простить, но я тебя понимаю. Любая из нас на твоем месте… – и, не договорив, Сольвейг махнула рукой. – Прощай, Баки! Не могу желать тебе удачи, но… Да будет верен твой глаз, тверд клык, остер коготь!
Не зная того, Сольвейг повторила боевое волчье напутствие.
–Ты знаешь? – спокойно спросила Баки.
–Знаю, Баки! – кивнула Сольвейг. – Даже больше, чем ты думаешь. ...Поверь – мне жаль…
–Не надо, Сольвейг! Уже ничего не сделать… Вызов брошен… И его не отложить…
И, обведя женщин взглядом, княгиня Баки негромко и размеренно объяснила:
–Тассе обвинил меня в предательстве. И он совершенно прав. Год назад меня с сыном взяли в плен. Ценой нашей свободы и стало мое предательство.
«Придворные дамы» оцепенели от потрясения и ужаса.
Сольвейг обняла княгиню, затем отстранилась и с силой толкнула ее вниз, к полу. Волчица встала на задние лапы, лизнула Сольвейг в щеку и умчалась. А Сольвейг, как сноп, повалилась на забытый Баки плащ и зарыдала.
Маленькая Ася нерешительно подошла к ней и села рядом.
–Сольвейг! Ну что ты? Ну не плачь, пожалуйста…
Женщина подняла голову, повернула ее к Асе и с сердцем сказала:
–Она же беременна!
–А он знает? – ужаснулась Ася.
–Нет!
–Так надо же сказать! Нельзя же…– и осеклась, увидев помертвевшие глаза Канте. Вейра покачала головой.
–Поздно. Слишком поздно. Бой состоится сегодня. Тассе будет вдвойне трудно, если он узнает. И ей тоже…
Теперь заплакали все. Вошел страж, потоптался в дверях, понял, что ничем не может помочь, развел руками и снова вышел. Опять вошел, присел возле Сольвейг.
–Сольвейг! Ты это… если что надо – только скажи! Достать там чего! Или притащить… Помочь как-то! Я мигом…
–Спасибо, брат, – сквозь слезы улыбнулась Сольвейг.
Когда все немного успокоились, Канте встала, проверила меч в ножнах за спиной.
–Я пойду, сестры!
–Куда? Она же запретила!
–Она драться запретила. Но я – вейра. И я должна быть там. Таков волчий закон.

4

Поляна у старого дуба – традиционное место поединков – была пуста. Только вокруг нее светились сотни волчьих глаз. Все волки, все вейры, находившиеся сейчас в округе, были здесь.
Тассе шагнул на поляну. Он ждал.
Взошла луна, залив лес серебристым светом. На быстро чернеющем небе не было ни облачка. Хорошая ночь, теплая. Ночь, подходящая для боя.
Ждать пришлось недолго. На дальнем конце поляны появилась Баки. Волчица сделала несколько шагов и встала в боевую стойку. Тассе молча пошел по кругу, обходя поляну. Баки тоже двинулась по кругу, сохраняя дистанцию и следя за передвижениями противника.
«Противника! Тассе, любимый! Как же так? Ну почему? Я же люблю тебя! И теперь я должна убить тебя, чтобы твой ребенок смог родиться! Боги мои! Что же я натворила! Вимме!…»
Кровавая пелена заколыхалась перед глазами. Древняя, черная ярость, клокоча, поднималась откуда-то из глубин души, гася сознание и память.
«Вимме! Сынок!»

Бой начался. Два волка, рыча, сплелись в клубок, пытаясь вцепиться друг другу в горло. Клочьями летела шерсть. Из ран текла кровь. Ее одуряющий запах мгновенно раскатился по поляне, щекотал ноздри, будил ярость…
Вимме стоял рядом с Гроном. Он не смотрел на поляну, где насмерть дрались его родители. Если б он мог, он бы и не чуял и не слышал. Но это было не в его силах.
Грон шептал, скорее для себя:
–Может, мы ошиблись? Может, это – не она?
Вимме глухо сказал:
–Нет, Грон. К сожалению, ты не ошибся.
–Ты уверен, Вимме?
–Нет, Грон. Я – знаю. Я там был. Я видел и слышал все... Ты не ошибся.

Предсмертный хрип известил всех, что бой закончился. Вимме поднял глаза, уже поняв – что произошло.
С маминых клыков капала кровь. Кровь его отца.
Не меняя облика, Баки села над телом мужа и завыла. Из ее глаз катились слезы.

Тассе всегда не любил принимать волчий облик. Его человеческая составляющая была несколько сильнее, чем надо. И он умудрился частично сохранить сознание и память. И потому проиграл. Ведь он любил жену. Несмотря ни на что – любил. И не смог ее убить.

Вимме шагнул на поляну и зарычал вызов на смертный бой.
–Вимме! Опомнись! – хлестнули два голоса сразу. Голос Грона и голос юной Канте. Но было поздно.
–Вимме! Не надо! – снова крикнула Канте, но тяжелый взгляд княгини и ее резкий окрик заставил Канте замолчать.
–Не смей!

Грон с отчаянием думал, что все погибло! Баки, конечно, предательница, но она – самый лучший боец во всей армии! Самый сильный, самый искусный! Вимме это должен хорошо знать! Баки сама его учила волчьей борьбе, фехтованию и прочим волчьим наукам. Он просто погибнет и – все! Конец княжескому дому! Конец сопротивлению! Всему – конец!

«Нет! Только не Вимме! О, могучий Один! Великий отец волков! Дай мне умереть! Не допусти, чтобы я убила и его! Это же мой сын!!!»
Нет! Вновь – кровавая пелена перед глазами. Вновь ярость глушит сознание…

Как и его отец, Вимме был человеком несколько больше, чем волком. Он, конечно, не сохранил память и сознание, но он их вернул, когда бой почти закончился. Я никому не пожелаю пережить такой ужас: он стоял над матерью, прижимая ее лапами к земле. Оставалось перегрызть ей горло… А он все вспомнил! Почему она предала? Да только для того, чтобы спасти жизнь ему, Вимме! И теперь он должен за это перегрызть ей горло? И, что самое ужасное, он знал, что перегрызет. Силен волчий закон. Не нарушить.

«Как он вырос! Совсем взрослым стал! Сильным! Хорошим воином будет… Ухо разорвано… Крови-то сколько! И еще раны… Неужели это я его так?… О, боги мои!»
–Как ты, сынок?
–В порядке, мама. А ты? – и ком встал в горле, когда он понял, что брякнул.
–Пока тоже в порядке, – попыталась усмехнуться Баки. Силы оставляли ее. Из многочисленных ран безостановочно текла кровь.
–Тебе больно, сынок?
–Ничего, терпимо… Мамочка! Как же так? Я же не могу!
–Можешь, сынок. Таков закон.
–Мама! Как же я без тебя? Я люблю тебя, мама!
–Я тоже люблю тебя, сын. Жаль, что тебе приходится пройти через такое! Прости меня…
Вимме помолчал. А потом прошептал чуть слышно:
–Прости меня, мама…

И Баки, вместо ответа, откинула голову назад, подставляя сыну горло.

5

Многих удивляет, что в рассказах очевидцев, знавших Баки, и посвященных в тайну, нет ненависти к предательнице. Есть лишь светлая печаль… Почему? Да потому, что долгое время тайну Баки знали только мы, волки, да дюжина «придворных дам». Мы молчали, поскольку не считали поступок Баки таким уж ужасным. Для волка нет понятия «мораль». Есть только его желание и закон. Волчий закон. В случае Баки этот закон вступил в конфликт сам с собой: долг вожака – против долга матери… Она выбрала материнский долг…
А «придворные дамы» узнали все только от самой Баки, когда она уходила в свой последний бой… И они молчали ради Баки, которую любили. И ради Вимме! Кто бы смог сказать ему, что вместе с матерью он убил и ее нерожденного ребенка? Да он бы покончил с собой!
А, кроме того, понять Баки можно! В такой ситуации предала бы любая мать…
…
–Что? Да как ты смеешь, щенок? Убью!!!
…
–Ну хватит, хватит. Я в порядке… Горло отпусти, говорю! Не буду я никого убивать. Обещаю. Только пусть он заткнется… Ф-ф-ух!… Надо же! Человек, а силища-то какая! Чего ты в горло мое вцепился, а? У меня и другие есть места, куда вцепиться можно! Очень увлекательные! … Ладно, продолжаю.

Вимме приказал похоронить родителей в одной могиле. И написал на могильном камне: «Мама, папа – я люблю вас. Вимме».
Князь с той ночи навсегда помрачнел. Он внушал страх своим видом. Три месяца он не женился. И никто не решался напомнить ему про закон Первой Безымянной о том, что каждый член княжеского рода обязан обзавестись потомством.
Правда, он и не рисковал. Сидел дома. Все три месяца.
А потом женился на пятилетней вдове, вейре, похоронившей мужа и двоих детей. Сердцу, конечно, не прикажешь, но многих удивило, что Вимме выбрал женщину втрое старше себя, да еще и вдову. Многие полагали, что он просто выбрал первую встречную. И это очень походило на правду! Он никогда не сказал Синти ни одного ласкового слова. Позже, когда родились дети, он такое обращение перенес и на них. А, узнав о том, что Синти беременна, приказал ее никуда не выпускать до родов и умчался в армию на полгода.
Когда родились близнецы, Тарре и Дарго, он даже не приехал.

Вимме создал отряд смертников – сотню желающих умереть в бою. Полгода он не вылезал из боев. Носился по континенту, как ураган, наводя ужас на врагов. Гибли его воины, их места тут же занимали новые добровольцы: в них недостатка не было – многие хотели сражаться в отряде Вимме – удачливого и умного полководца. Да не всех он принимал. И сражался он на равных со всеми. Казалось, он искал смерти. Но не находил. Его хранила Судьба.
Ох, как его любили в армии! И мудрено не любить командира, который, спуская шкуру за провинность, делится куском хлеба с бойцами, сражается с ними плечом к плечу и впадает в ярость, когда интенданты не успевают доставить еду, стрелы, корм для лошадей, когда квартирьеры не успевают озаботиться разбивкой лагеря… За это он просто рвал глотки.
А его дети подрастали… Синти учила их волчьей науке, рассказывала про их папу. И тоже плакала по ночам.

Когда им стукнуло по два месяца, Вимме неожиданно вернулся.

Робко улыбнулась Синти, поднимая глаза на мужа. Она искала в его взгляде пусть не ласку, но хоть улыбку, хоть что-нибудь человеческое… Не нашла. Дети испуганно жались к матери, глядя в страшное лицо того, кто, как им сказали, был их отцом.
Выпрямилась княгиня, стерла с лица обиду да отчаяние.
–Здравствуй, князь! Рада приветствовать тебя дома. Удачен ли был поход? Легка ли была обратная дорога?
–Благодарю, княгиня! Весьма удачен был поход, весьма. И дорога была легка…
–Отдохни, князь, дома! Твои покои ждут тебя.
И властно, слугам:
–Воды горячей в покои князя! Постель приготовить! Ужин немедля! Камин разжечь!
Отлегло немного от сердца княжеского, чуть разжались тиски. Чуть – не совсем.
Перевел взгляд на детей. Вымахали-то как! Неужто уже два месяца прошло? Волчата… Как затравленно глядят-то… Исподлобья… Дурак я, дурак! Целых два месяца потерял. Чужие они мне! А я – им…

Но не смог пересилить себя князь. Сгорело, умерло в нем что-то, когда клыки его сомкнулись на горле матери. Силился он сказать что-нибудь ласковое жене, детей по головам погладить… Не мог. Сам мучился, места себе не находил…

Дети были уверены, что не любит их папа. И маму не любит.
Как-то спросили они Синти, за что?
–Нет, дорогие мои. Любит он нас. Больше жизни любит. Это у него от предков… Только не разглядеть любовь его с первого взгляда. И со второго – не разглядеть… Разная бывает любовь… Бывает счастливая, искрящаяся, как брызги водопада на солнце… И только на дне души – неощутимая боль. Бывает любовь неразделенная – горькая, мучительная, безнадежная… Когда боль так нестерпима, что ее даже не замечаешь… Только вот гнет она тебя к земле, горло давит. И жить не хочется. Бывает любовь яростная, гневная, беспощадная, когда так беспокоишься, так любишь, столько нежности в душе, что не прорывается она наружу. А, если прорвется эта нежность, то как смерч, как несчастье. Не как радость. Бывает любовь слепая, материнская, пристрастная. А бывает любовь суровая, закованная в кольчугу, и, в то же время, тихая и нежная, молчаливая и стеснительная. Вот так любила ваша бабушка Баки, так любил ваш дедушка Тассе. Так нас любит ваш папа. А что суров он, так есть на то причины.
–Какие, мама?
Улыбнулась уголками губ Синти. Слезы дрожали в ее глазах, искрились в свете факелов, как алмазы… Но спокоен и тверд был ее ответ:
–Нет, волчата мои. Не сейчас. Малы вы еще. Когда стая признает вас волками, тогда все и узнаете. А пока – рано.

Побыл дома Вимме, да и умчался вновь. И вновь пропадал подолгу, но возвращался все же иногда. Подарки привозил жене да детям… Понимал, что не того они ждут от него… А переломить себя не мог. Не мог.
По-прежнему страшен он был, и своим и врагам. По-прежнему непобедим был в бою.

И в последнем своем бою князь победил. Окружили его сотню в северных отрогах Дзапсноу. Четыре часа длился безнадежный бой. Загоняли коней всадники третьей дивизии армии Сопротивления, нахлестывали, понимая, что не успеют. Спешили на север нертские суровые воины. И гнали от себя мысль, что не успеют.
И не успели. Только увидели они, как спешно уходят всадники врага. Так спешно, словно весь Йотунхейм за ними гонится. Так спешно, словно все ночные кошмары, все ужасы мира ожили вдруг, воплотились здесь и идут за ними по пятам.
Все стало ясно, когда нашли они тело князя среди сотни изрубленных тел его воинов, среди тысяч мертвецов в черных плащах.
Смерть вернула ему волчий, ненавистный при жизни, облик. И на морде его замерла улыбка. Детская, радостная, счастливая…
Так погиб князь Вимме тонБаки.

6

Волчицы пришли звать Синти на холм Скорби. Пришли, посмотрели и ушли без слов. Сели у входа в пещеру и завыли песню скорби. Ибо поняли – не пойдет Синти на холм. Не сможет.
Княгиня сидела на полу, распустив волосы, закрыв глаза. Женщины ставки сидели рядом с ней.
Нет, они не утешали ее – она все равно не слышала слов. Ее кормили – она ела. Ее вели спать – засыпала. Через час просыпалась и снова садилась на пол. Шли дни.
Ее сыновья пытались навестить ее. И Мирта Нильсдоттир, склочная и вредная старуха, но талантливый хирург, неожиданно ласково обняла княжичей и сказала:
–Не надо, мальчики. Нельзя вам видеть ее такой. Приходите через пять дней.
–А что будет через пять дней?
–Придут Сестры волков.
–Какие сестры?
–Жрицы нертов. Вы знаете, что нерты считают, что происходят от волка? Это, конечно, не так, но никогда, с начала времен, ни один нерт не убивал волка! А еще они понимают волчью душу лучше, чем сами волки. Потерпите немного! Сестры волков помогут вашей маме. Обязательно!
Мальчики без слов повернулись и побрели прочь.
–Погодите! – окликнула их Мирта. – Кушать хотите? А-то про вас, наверно, и забыли. …Пойдем на кухню. Я распоряжусь насчет еды для вашей мамы и вас покормлю.

Мирта сидела напротив детей Вимме и Синти, подперев щеку рукой, и вздыхая украдкой. Никто не знал, что двадцатилетней девчонкой похоронила когда-то Мирта двоих своих сыновей, трех и пяти лет, и враз состарилась. Никто этого не знал, но не видела с тех пор разницы Мирта между детьми… Свои? Чужие? Какая разница?… Дети же… А слово ласковое сказать боялась. Привязаться боялась.
В дверях появилась Марси дотИнгрид – сестра Синти.
–Привет, Марси! Ты откуда?
–С холма.
–Как с холма? – удивилась Мирта.
–Вместо Синти. Должен же был кто-то взойти на холм! А я – ближайшая родственница Вимме, после сестры… Как она?
–Плохо, Марси… Очень плохо. Она…
И, не договорив, Мирта безнадежно махнула рукой.
Дарго, отложив ложку, помялся и, все-таки, спросил:
–Тетя Марси! Когда-то мама обещала рассказать нам, почему папа такой! Когда мы вырастем…
–А вы что, уже выросли?
–Нет, но мама… Тетя Марси! Я хочу понять… Почему так? Папа никогда не был ласков с нами, с мамой… Мы с Тарре боялись его… Почему же мама так…
Женщины переглянулись. И Мирта незаметно кивнула.
–Что ж? – начала Марси. – Рано или поздно вы узнаете. И, хоть вы и недовыросли, я вам расскажу. Только… Вам уже рассказывали про волчий закон?
Мальчики кивнули.
–Тогда… Если кто-нибудь из вас хоть одним словом осудит Баки, вашу бабушку, то я сама вызову его на смертный бой. Подожду, пока он повзрослеет, и вызову. Ясно? Ну, слушайте…

«Покои, где находилась женщина, не были похожи на тюремную камеру. Солнечные лучи ярко освещали их, проникая сквозь великолепные витражи окон, расцвечивали дополнительными красками нежно-розовый шелк стен, черный парчовый полог кровати драгоценного серебряного дерева, расшитый золотыми драконами о четырех когтях. У окна располагался невысокий стол красного дерева, инкрустированный золотом и нефритом. Два кресла были придвинуты к нему. Рядом с кроватью стояла детская кроватка…»

На седьмой день в ставку пришла пожилая нертэ в сопровождении восьми девушек. Высокая, прямая и властная, в черном платье… Ее седые волосы были собраны в узел на затылке. Удивительно и жутко выделялись на ее морщинистом лице глаза. Молодые. Беспощадные. Жестокие.
Волчьи.
Внимательно оглядев Синти, старуха подошла к ней, присела рядом и что-то прошептала на ухо.

Вы, люди, видели, как мы обращаемся? Тогда вы многое потеряли. Синти как бы стала прозрачной, ее очертания – размытыми, сквозь ее тело было видно окно, синее небо… Можно было разглядеть, как бьется ее сердце… И тут же она обратилась в волчицу.
Как Сестра волков это сделала? Какие слова она прошептала? Даже мы, вейры, этих слов не знаем. А Сестры бережно и надежно хранят свою тайну…

–Не кормить. Не поить. Не выпускать. Княгиня должна тут лежать девять дней. Да коврик принесите – не на полу же ей лежать! – приказала нертэ, и обратилась к присутствующим:
–Благодарю вас за помощь и участие, сестры. Вы сделали свое дело. Теперь я прошу вас удалиться. Могут остаться только волчицы.
Мирта Нильсдоттир спросила:
–Ты поможешь Синти?
Прищурила старуха–нертэ глаз, испытующе воззрилась на Мирту и, наконец, ответила:
–Я помогу княгине. Но не Синти. Синти уже не помочь.

Девять дней все мы не находили себе места. Если бы имперские войска нанесли тогда удар, нам бы пришлось плохо. Что надо было старой нертэ? Что она делала?

Когда же прошел девятый день, Сестра волков на руках вынесла полумертвую княгиню из пещеры. Мы стояли перед ними. Все мы – волчицы, женщины, волки и мужчины.
Осторожно положив княгиню на землю, Сестра волков отступила на шаг, стукнула посохом оземь и объявил